Командир полка Якимов, тот, что приютил в Грубешове Вихрова, доложил на вопрос Ворошилова, что артиллерийским обстрелом убиты три бойца и семеро ранены, а ружейный огонь вели по белоказачьему разъезду, который тут же покинул село.
— Где противник? — спросил Ворошилов.
— Выслан боевой разъезд. Да вон они!
Три всадника выскочили на курган с мельницей, постояли, повернули и вихрем поскакали к селу. За ними вилась снежная пыль. Почти лежа на гривах лошадей, они промчались по улице и все вместе подъехали к Якимову.
— Ну что там? — спросил Ворошилов.
— Тьма! Тучей идут. А бронемашин! — сказал молодой командир в заломленной на ухо рыжей кубанке.
— Говорите военным языком! Сколько их?
— Не меньше бригады, товарищ член Реввоенсовета! — покраснев, ответил командир.
— Далеко они?
— Верст пять. Да вот от мельницы видно.
— Хорошо. Я посмотрю, — сказал Ворошилов. Он приказал Якимову следовать за ним и пустил лошадь в галоп вверх по улице.
От мельницы, за неровным полем с торчащими из снега будыльями засохших подсолнухов, открывалась сплошная равнина. В ней, извиваясь длинной бурой кишкой, рысью двигалась конница. Ворошилов простым глазом видел, как лошади часто перебирали ногами. Впереди колонны катились бронемашины.
Это была бригада князя Султан-Гирея, шедшая в авангарде Барбовича.
«Хорошо бы ударить по ним с левого фланга, — подумал Ворошилов. — Да и подступ хороший. Как там Семен Михайлович с первым полком?» Подумав это, Ворошилов решил проскочить на северо-западную окраину Отрады, где, как он предполагал, должен был находиться Буденный с 1-м полком Особой бригады. Приказав Якимову открыть артиллерийский огонь, по подходившим белогвардейцам, а самому с полком оставаться на месте, Ворошилов пустил во весь мах свою рыжую лошадь.
Позади него сверкнуло пламя. Оглушительный взрыв рванул воздух. Ворошилов оглянулся на ординарца и, убедившись, что Шпитальный цел, помчался к околице.
Он проскакал уже половину пути, когда как раз в той стороне, где раньше стоял 1-й полк, показались между скирдами сена какие-то всадники. Думая, что это свои, Ворошилов направился к ним. Как вдруг его рука, словно сама по себе, потянула поводья. Срезая наискось пологий склон поля, навстречу ему скакал смуглый всадник в бурой папахе. Урядник или простой казак, ингуш или чеченец — кто его знает, — прижав пику к правому боку, согнувшись в седле, чертом летел на него. Ворошилов рванул из кобуры маузер, но палец в толстой перчатке не проходил под скобу. Ему уже было видно рябое лицо и ощеренные в крике редкие зубы.
— Колют! Колют товарища Ворошилова! — дико закричал чей-то голос. — Ребята, нажимайте скорее! Ох, не поспеть!..
Пика с силой пронзила бурку — казак метил в живот, — и как раз в тот короткий момент, исчисляемый в долях секунды, когда должен был последовать смертельный удар, почти одновременно раздались три выстрела. Белогвардеец привскочил в седле и, выронив пику, упал на притоптанный снег.
Ворошилов оглянулся. Буденный с встревоженным выражением на суровом лице держал в руке еще дымящийся маузер. Шпитальный закидывал винтовку за спину. За ним вытягивалась колонна 1-го полка.
— Пока наша берет, Климент Ефремович! — весело сказал Буденный, показывая на уходивших галопом белоказаков, которых гнали и рубили бойцы.
— Лихо разделали! — продолжал Буденный, подъезжая. — Я только к первому полку поскакал, смотрю — белые! Я эскадрон Реввоенсовета поднял — и на них. Они вниз по улице, а тут наши обозники. Вот молодцы! Поставили подводы поперек улицы и залпом, залпом по ним!
— Семен Михайлович, с севера подходит колонна белых. Примерно бригада, — сказал Ворошилов.
— Знаю. Видел, — подтвердил Буденный. — Я приказал Якимову подтянуть полк сюда. Тут по балке хороший подступ. Ударим во фланг. Климент Ефремович, давайте проедем вперед, — предложил он, оглядываясь на быстрый конский топот.
К нему подскакал чубатый казак.
— Товарищ командующий! — заговорил он встревоженным голосом. — Командир полка товарищ Якимов убит!
— Убит?! — спросил Ворошилов, словно не веря ушам.
— Так точно. Убит. Снарядом как есть вместе с конем. Разведка доносит — белые с тыла обходят.
С южной окраины доносились частые ружейные выстрелы. Длинной строчкой выбивал пулемет…
Весь день на улицах Отрады кипела рукопашная схватка. Вначале белые добились успеха, потеснив 2-й полк и захватив в плен штаб Особой бригады и хор трубачей. Казаки Султан-Гирея разъезжали по селу с закинутыми за плечи пиками, раздевали пленных, некоторые пытались заставить трубачей играть царский гимн. Противник торжествовал. Но тут налетели Буденный и Ворошилов с 1-м полком. Отбили штаб и трубачей, перерубили сотни две белогвардейцев и погнали остальных в степь…
Темнело. С севера подходили к Отраде главные силы генерала Кутепова: пять кавалерийских и три стрелковые дивизии с бронемашинами, пушками, автопулеметными установками и артиллерийскими парками.
Теперь стало ясно: путь ударной группы Врангеля лежал через Отраду. Здесь должна была решиться участь сражения на полях северной Таврии.
В сумерках полевой штаб Конной армии вместе с Особой бригадой отошел в село Ново-Троицкое.
В ночь Реввоенсовет отдал короткий приказ: «Всем дивизиям спешно идти к Ново-Троицкому».
К полудню 1 ноября на широком плацдарме между Ново-Троицким и Рождественским собралась вся Конная армия. Заснеженные поля почернели от конницы. Над строем мягко развевались значки и знамена.
Прозвучала команда. Блеснули клинки. Сотрясая землю, полки двинулись в бой.
Барбович бросил навстречу бронемашины, но артиллеристы расстреляли их из пушек в упор. Непрерывно бомбившая авиация не могла остановить стремительного движения Конной армии. Отчаянно сопротивляясь, белые прорывались к Чонгарскому перешейку. Двадцать тысяч пленных, все бронепоезда и более сотни орудий остались в руках конармейцев.
Перед всем фронтом стояла последняя задача — добить остатки белых, укрывшиеся за укреплениями Чокгара и Перекопа.
5
Спустя несколько дней 61-й полк остановился в хуторах у Сиваша близ села Ново-Михайловского. В этот день в эскадронах в первый раз после Каховки расседлали всех лошадей. Только что окончился полковой митинг. Тихо переговариваясь, бойцы вспоминали начдива и Бахтурова. Смеркалось. За Перекопом, отражаясь в клубящихся тучах, трепетало багряное зарево. Дул легкий южный ветер. Вместе с ним доносился далекий гул канонады. Со стороны юшуньских позиций в темном небе шарили белесые стрелы прожекторов.
Вихров сидел подле Ильвачева на завалинке хаты. Тут же находились Харламов, Кузьмич и Назаров.
— Да, — говорил Харламов. — Положили свои головы дорогие товарищи, начальники наши, за народное дело. Не увидели новую жизнь!..
— Эх, жаль, и мне не дожить, — проговорил Назаров, покачав головой.
— Почему? — спросил Ильвачев.
— Старый я. Петьдесят шесть минуло.
— Ну? А, смотри, какой еще молодец! До ста лет проживешь.
— Все может быть. Моему отцу сто пятый пошел. И ничего себе, живет. Мы крепкого роду, — сказал Назаров с такими уверенными нотками в голосе, что, казалось, сразу уверился дожить до ста лет.
Они помолчали.
— Что, Саша пишет тебе? — нагибаясь к Вихрову, тихо спросил Ильвачев.
— Пишет… Пишет, что получила школу под Бородином.
— Землячки, нет ли у вас закурить? — спросил из темноты чей-то голос.
— Какого полка?
— Пятнадцатой Инзенской.
— Пехота?
— Так точно. Мы из конной разведки.
— Присаживайтесь, товарищ. Закурить найдется, — сказал Ильвачев.
Всадник слез, звякнув шашкой о стремя. Теперь оказалось, что был он невелик ростом, кряжист и имел большой чуб.
— Казак? — спросил Харламов, заглядывая глазом знатока в бледное под неярким светом месяца, немолодое лицо.
— Так точно. Хоперцы. Верхне-Курмоярской станицы.
— Садитесь, — подвигаясь, сказал Ильвачев. — Рассказывайте, как у вас там дела.
— Ох, братцы мои, — заговорил казак, принимая от Ильвачева кисет, — такого страха натерпелся — вес перед глазами мерещится! Пошла наша пехота по дну морскому, а тут ветер как подует! Как погонит воду обратно! Сначала под копыта, потом под коленки, потом под самые груди. Как ступишь в сторону от брода, так сразу с головкой. То один кричит «тону», то другой. Кто лежит в Сиваше, кто у Карповой балки.
— А говорили, я слышал, будто пехота по сухому месту прошла, — сказал Вихров, недоверчиво косясь на рассказчика.
— Так это первые полки по сухому, а как мы двинулись — ветер на берег подул, — пояснил казак.
— Ну, ну, рассказывай, — поторопил Кузьмич.